| // donnie cardinal
35, хирург в частной клинике |
дальние дали, кисейные берега, «конгэрикэт норгэ», kingdom of norway;
лучший из людей тот, кто не думает;
донни кардинал достаточно уверен в себе, чтобы, не тратя слов, даже мысленно, заварить чашку
чая,
пересадить
печень,
отодрать от себя ложную кожу стереотипов (он, мол, эскиз абсолютного зла).
лучший из людей тот, кто всё осваивает как в первый раз;
у донни кардинала нет времени для людей на улицах, нет времени для
тех, кто жмётся в углу и ждёт чего-то — с речью, сигаретой
или чем бишь там ещё
во рту;
для людей, со своими неуместно трагическими лицами,
хитровывернутыми позициями,
со своими скучными нервными срывами на одной огромной булавке коллективного бессознательного;
нет времени на профанные, давно
пережёванные на всех телеканалах, обычные, затёртые слова. донни кардинал приглушает любой язык, кроме языка
первичных инстинктов, идет, как зверь, на запах, забывая, для кого и зачем говорит,
помнит лишь порядок расположения букв.
донни кардинал не робокоп-агрессор,
не могучий фак обществу и совсем (прямо далеко) не обмудок.
донни — себе на уме самодостаточная рыба в отдаленном ото всех водоёме, которой невыносимо слишком долго созерцать свои попытки социально барахтаться в толпе.
страницы в его ежедневнике расписаны по минутам:
приём, приём, операция, операция, тренировка, благотворительный ужин, приём на дому, бордель,
самолет на бангкок.
у донни кардинала график в лучших традициях самодисциплины, но в доме его царит поистине спартанская обстановка,
и даже вилок не сыщешь днём с огнём,
а в гардеробной поверх костюмов от благословенного хьюго висят ширпотребные худи с рынка в триполи.
а ещё у донни кардинала за плечами брак
и уверенность в том, что рвется
даже
если
не тонко.
я не могу сказать, что счастлив,
но я здоров и у меня есть деньги.
*
— родился в норвегии, семья перебралась в америку, когда ему стукнуло четыре; мать скончалась двумя годами позже, спившийся отец отправился прямиком в тюрьму строгого режима за убийство по белочке.
— несколько лет кочевал по фостерным семьям, прежде чем был усыновлен американской семьей.
— во врачи подался из-за гипертрофированного чувства долга перед матерью, которой не успели оказать своевременную медицинскую помощь и спасти.
думается мне, неплохо было бы обзавестись семьей в лице пары сестер/братьев, которые либо были усыновлены/удочерены так же, как и донни, либо являются родными детьми приемному семейству. тут масса вариантов отношений между;
бывшей женой в лице нетрезвыми уже обзавелся, поэтому в пору искать скорее кого-то вроде любовницы, похождения к которой имели место быть одной из причин развода;
была идея по поводу судебного разбирательства с родственниками пациента, который помер на операционном столе под рукой донни (можно переплести с какой-нибудь не шибко сопливой драмой);
в целом друзья, враги, коллеги, вся вот эта каша приветствуется, ровно как любая вакханалия и извращения. пишу в среднем 6к, меньше или больше, если того требует игра или вкатывает муза. без воды. без стыда, страха и упрёка. 3-е only, птица тройка оццтой. пост прилагаю, а то по зарисовке хер что поймешь.
ап
[indent] Пеплом щедро посыпается поверхность дубового массива барной стойки; Арсе Ливай выкристаллизовывается символичной тенью в замкнутом пространстве «313» следующими сутками ровно в два часа пополудни; мобильник, благополучно отстраненный от эксплуатации на четыре с хером дня, включает через пол пачки сигарет и три стакана ямайского рома, караван пропущенных звонков игнорируя чуть более, чем полностью.
Хмель забирается прямо в желудок и начинает петь заунывные песни, резонируя на гландах.
[indent] — Стимулирую мыслительный процесс, Харви, присоединяйся, — Ливай вываливается на локтях в сторону усердно натирающей стаканы официантки, что ловко сошла бы за усовремененную версию Синди Кроуфорд в лучшие годы — возможно, он хотел бы её трахнуть, возможно, трахнуть на этой барной стойке, возможно, если бы машина времени услужливо подогнала ему камбэк в залихватские двадцать пять. Но не сегодня. Девица сокрушает на Ливая застенчивый взгляд, деликатно отмахиваясь на предложенную затею, оставляя, однако, в воздухе оцепенелую недосказанность. Ему не приходится сверлить её взглядом слишком долго — охотно рассыпается в болтовне сама.
— Арсе, я, знаешь, не уверена, что лезу куда следует, но всё же.
[...]
[indent] Арсе Ливай несравненный ахуй ловит ровно на месте; барная стойка сотрясается под ударом увесистого кулака в сопровождении первоклассных конструкций отборного мата. Сублимация неэффективна, Ванессой Джеймс именуемая вакханалия начинает изрядно канать — сраными оплошностями можно выложить «полная жопа», и дофига раз. На всех языках мира.
[indent] Ливай задерживается в баре не дольше, чем на минуту; вплоть до следующей улицы парадоксально неспешные шаги отчеканивает со спортивной сумкой наперевес, просачиваясь сквозь жужжащий рой толпы. На пятый этаж дома по десятой авеню Даунтауна подымается шагом через ступень под холодным, голубоватым светом люминесцентных ламп; ключи — со скрежетом в замок, нараспашку — с покосившимся номером дверь.
[indent] Бегущая строка внизу голубого экрана телевизора сообщает о прекращении свободной торговли топлива в Иране; ритмично постукивает вода о керамику дна ванной за дверью в глубине квадратных метров съемной квартиры; на столе смежной с кухней гостиной — откупоренная бутылка вина и смятая в пренебрежительный ком записка, оставленная накануне отъезда в Мексику. И бардак — цвет, слава, гордость этой измусоленной квартиры, где они погрязли в микровойнах. Святые мелочи жизни.
[indent] Он дожидается её выдержано — в кресле цвета слоновой кости; обветренные губы кусками прилипают к фильтру сигареты — из всей обоймы в двадцать Ливаю нравится только первая с утра и последняя в пачке. Пальцы нервически перебирают старую потертую зажигалку времен вторжения в Камбоджу, доставшуюся от старика-генерала; внутри — форменное мракобесие разрастается в астрономической прогрессии, на лице — поперечная борозда на переносице выстилает полотно раздражения. Невежливо опаздывать на собственные похороны, милая. Арсе Ливаю смешно, блядь, и дико.
[indent] Ванесса Джеймс выплывает из ванной минутой позже, закономерно — омерзительно прекрасной в своей простоте — вот почему он хотел трахнуть её даже сейчас, когда воистину желал высечь крепким тугим жгутом. Паскудный импульс рвёт тоннели вен и пробивается обходительной улыбкой наружу — Арсе поднимается с кресла и сокращает расстояние между в считанные секунды, любовно закидывает руку на влажное плечо Джеймс и целует куда-то в область виска, прижимая к себе, задерживаясь рядом, задерживая прорастающую истину — на скулах порывисто играют желваки. — Здравствуй, — в голове гремит звуками канонады, вслух — бархатный полутон пробивается сквозь новую затяжку и дымом виснет на люстре. Ливай подталкивает Джеймс к столу, усаживает вежливо. Тошнит. Склоняется сзади у правого плеча, рукой с дымящейся сигаретой упираясь в столешницу.
[indent] — Заходил в бар, думал найти тебя там, а вместо этого нашел ворох ебучих проблем, которые ты должна была успешно разгрести в моё отсутствие.
[indent] Я.
[indent] Доверил.
[indent] Это.
[indent] Тебе.
— Так вот, о чем это речь.. Заходил в бар, в разгар рабочего дня, в понедельник, кажется? Сегодня ведь понедельник?!
Арсе Ливай срывает на выдохе беззубую злость.
[indent] — Знаешь, порой ловлю себя на мысли, что в тот блядский момент, когда встретил тебя — инкриминировал своей жизни изнасилование, — шепот лязгает пастью голодной белой акулы. Свободная рука медленно ложится на шею сзади, обхватывая пальцами тонкую нежную кожу, — и сколько бы не пытался простые истины затолкать тебе в голову — я просто онанирую, нахер, пустоту. Не находишь это несправедливым, Ванесса? — черная ирония царапает слух, пальцы на шее сжимаются на толику сильнее, — я объясню в последний раз, крайне пессимистично, но с надеждой, — Ливай делает затяжку до самого фильтра, дым выдыхая на откуп в её влажные волосы.
[indent] — Просто осознать, что надо что-то делать — уже сложно. Что-то делать — еще сложнее. Тут нет альтернатив. Нет ни страны чудес, ни нор, ни этих гребаных белых кроликов. Хочешь нору — копай. Понимаешь? — пальцы давят сильнее, — Копать, ясно? Сначала копаешь долго и упорно. Потом руки в кровь. Потом узнаешь, что копал могилу. Идея, во имя которой копал — тут ты ее и похоронишь. В неё уже не веришь. Во имя неё уже не можешь копать. Но задача по-прежнему проста — найти одну нору в поле павших идей, — из-под нажима расплываются красные отметины. — Я сам себе власть и пролетариат в одном лице. Я делаю ровно столько для себя, сколько возможно, чтобы остаться на плаву. Так уж получилось, что я делаю кое-что и для тебя, а значит жду, что взамен ты хотя бы оплатишь все эти ебучие счета! — Арсе сбивается грубым хрипом на полтора тона выше, рука жадно сдавливает шею, кровь под кожей замирает у пальцев, пробиваясь пульсацией вен; Ливай надавливает рукой вперед, отпихивая от себя затылок Джеймс; бычок тушит в бокале с недопитым красным.
[indent] Арсе выпрямляется в рост, у противоположной стороны стола становится монументом, упираясь на обе руки. — Я — копаю, ты, блядь, — носишь мне воды. Мы закончили.
[indent] Арсе Ливай задерживается возле кухонного гарнитура, с импровизированного бара цепляя бутылку виски, в обход всех церемоний со стаканами, опрокидывая себе в глотку.
Улица снизу приятно шумела, был слышен гул голосов прохожих. Слышен чуть отдаленно, как едва работающий приемник.
